— Он достал мою руку, — сказала Ганима, пытаясь перебинтовать рану болтающейся полой своей одежды.

— Сильно?

— По-моему, да. Не чувствую руки.

— Дай-ка я зажгу свет и…

— Нет, пока мы не отойдем в укрытие!

— Я поспешу.

Она услышала, как он извивается, чтобы стоять со спины свой фремкит, потом все погрузилось в лоснящуюся тьму — Лито перекинул палатку ей через голову и подоткнул под Ганиму полог палатки, не став закреплять палатку так, чтобы она стала влагонепроницаемой.

— Мой нож с этой стороны, — сказала она. — Я нащупываю его коленкой. — Плюнь на него пока. — Он зажег одинокий маленький глоуглоб. От яркого света она моргнула. Лито поставил глоуглоб сбоку на песок — и задохнулся, увидев ее руку. Коготь продрал длинную зияющую рану, извивавшуюся по тыльной стороне ее руки от локтя почти до запястья. По ране видно было, как именно она крутила рукой, чтобы поразить отравленным острием лапу тигра.

Ганима разок взглянула на рану, закрыла глаза и принялась читать литанию против страха.

Лито подумал, что ему подобная литания нужна не меньше, но, подавив все бушующие в нем эмоции, занялся перебинтовкой раны Ганимы. Это следовало сделать осмотрительно, чтобы и течение крови остановить, и сохранялась видимость, будто этот неуклюжий узел Ганима накрутила сама. Он дал ей затянуть узел свободной рукой — второй конец узла она держала зубами.

— Давай-ка теперь посмотрим ногу, — сказал он.

Она крутанулась на месте, чтобы показать другую рану. Не такую тяжелую: два поверхностных разреза когтями по икре. Кровь из них, однако, обильно натекла в стилсьют. Прочистив рану, как только мог, Лито забинтовал ее под стилсьютом. Костюм он наглухо заклеил поверх повязки.

— В рану попал песок, — сказал он. — Пусть ее обработают, как только ты вернешься.

— Песок в наших ранах, — сказала она. — Сколь издавна это знакомо Свободным.

Он нашел в себе силы улыбнуться ей, сел посвободней.

Ганима глубоко вздохнула.

— Мы справились.

— Еще нет.

Она сглотнула, с усилием оправляясь от остаточного шока. В свете глоуглоба, лицо ее было бледным. И она подумала: «Да, теперь мы должны двигаться быстро. Кто бы ни управлял этими тиграми — он может быть сейчас совсем неподалеку».

У Лито, смотревшего на сестру, вдруг сердце скрутило внезапным чувством потери. Он и Ганима теперь должны разделиться. С самого рождения, все эти годы, они были как один человек. Но их план требовал от них теперь претерпеть метаморфозу, пойти каждый отдельным путем, каждый в свою неповторимость, и совместный опыт их ежедневных переживаний никогда больше не объединит их так, как они некогда были объединены.

Он вернулся к насущным необходимостям.

— Я вынул перевязочные материалы из своего фремкита. Кто-нибудь может заметить.

— Да, — она обменялась с ним фремкитами.

— У того, кто снаружи, есть радиопередатчик, настроенный на этих кошек, — сказал Лито. — Вероятней всего, он будет ждать у кваната, убедиться, что с нами покончено.

Ганима коснулась пистолета маула, лежащего сверху во фремките, вытащила его и заткнула за кушак своего широкого одеяния.

— Моя одежда порвана.

— Да…. Ищущие скоро могут быть здесь. Может, предатель среди них. Путь Харах тебя укроет.

— Я…. Я начну поиски предателя, как только вернусь, — она поглядела в лицо брата, разделяя его болезненное понимание, что с этого мига в них начнет накапливаться все больше отличий друг от друга. Никогда более они не будут единым целым, с совместным знанием, которого никто больше не способен постичь.

— Я направлюсь в Джакуруту, — сказал он.

— Фондак, — произнесла она.

Он кивнул, соглашаясь. Джакуруту-Фондак — это должно быть одно и то же место. Только так легендарное место и можно было скрыть. Сделано, конечно, контрабандистами. Как легко для них переменить одно название на другое, действуя под прикрытием того безмолвного соглашения, благодаря которому им дозволялось существовать. Правящее семейство планеты всегда должно иметь черный ход для бегства при крайних обстоятельствах. И небольшое участие в барышах от контрабанды сохраняло лазейку открытой. В Фондаке-Джакуруту контрабандисты владели полностью дееспособным съетчем, не тревожимым местным населением. Они спрятали Джакуруту на глазах у всех, под защитой табу, заставлявшей Свободных держаться от нее подальше.

— Ни одному Свободному не придет в голову искать меня в подобном месте, — сказал он. — Они, конечно, наведут справки среди контрабандистов, но…

— Мы сделаем, как договорились, — ответила она. — Это просто…

— Знаю, — услышав собственный голос, Лито понял, что они затягивают последние моменты полного сходства друг с другом. Горькая улыбка тронула его губы, сразу на годы его состарив. Ганима поняла, что смотрит сквозь завесу времени на повзрослевшего Лито. Глаза ее обожгли слезы.

— Незачем пока еще отдавать воду мертвым, — Лито обмахнул пальцем ее влажную щеку. — Я уйду достаточно далеко, где никто не услышит, и призову червя, — он указал на сложение хуки Создателя, пристегнутые к его фремкиту. — Я буду в Джакуруту еще до зари второго дня.

— Езжай быстро, мой старый друг, — прошептала Ганима.

— Я вернусь к тебе, мой единственный друг, — ответил он. — Помни об осторожности у канала.

— Выбери себе хорошего червя, — ответила она прощальным напутствием Свободных. Левой рукой она погасила глоуглоб, зашуршало их темное укрытие, когда она стягивала его, скатывала и запихивала в свой фремкит. Она ощущала, как он уходит — только очень тихие звуки быстро таяли и превращались в молчание, когда он со скал спускался в пустыню.

Ганима принялась жестко внушать себе то, что она должна была знать. Лито мертв для нее. В ее уме нет ни Джакуруту, ни брата, ищущего затерянное место мифологии Свободных. Начиная с этого мига она не должна думать о Лито как о живом. Она должна вести себя с полнейшей верой в то, что ее брат мертв, убит здесь Лазанскими тиграми. Немногие могли одурачить Вопрошателя Правды, но она знала, что у нее получится. Должно получиться. Многочисленные жизни, жившие в ней, и Лито, научили их, как это сделать: процесс гипноза, бывший древним еще во времена Шебы, хотя, может, она единственная из живущих способна помнить Шебу как реальность. Ока тщательно подавила память глубоким внушением, и долгое время после того, как Лито ушел, перерабатывала свое самосознание, конструируя одинокую сестру, выжившего близнеца — пока наконец полностью в это не поверила. Добившись этого, она обнаружила, что ее внутренний мир погружается в безмолвие, стирается любое его проникновение в ее сознание: побочный эффект, которого она не ожидала.

«Если б только Лито остался в живых, чтобы узнать это», — подумала она, и не сочла эту мысль парадоксальной. Встав, она посмотрела на пустыню, где тигры настигли Лито. Оттуда доносился нарастающий шум, шум, знакомый всем Свободным — проходящего червя. Как ни редки они были в этих местах, но все же червь пришел. Может, предсмертная агония первой кошки… Да, Лито убил одного зверя, прежде чем второй с ним разделался. Странная символика в том, что червь вздумал пожаловать. Так велико было полученное ею, что она видела три темных пятна на песке, двух тигров и Лито. Затем пришел червь, и только пробежавший волной след Шаи-Хулуда остался на поверхности песка. Не очень большой червь… Но достаточно велик. И ее внушение не позволяло ей видеть маленькую фигурку, едущую на окольцованной спине.

Борясь с печалью, Ганима запаковала свой фремкит и осторожно выскользнула из потайного места. Держа руку на пистолете маула, она изучающе обшарила глазами все вокруг. Ни следа человека с радиопередатчиком. Она взобралась вверх по скалам и — через них — к дальней стороне, держась в лунных тенях, выжидая и выжидая, чтобы удостовериться, что никакой убийца не таится на тропе.

За открытым пространством ей видны были светильники Табра, волнообразная активность поисков. Темное пятно двигалось по направлению к Спутнику. Она отбежала подальше к северу от приближающегося отряда, спустилась на песок и отошла в тень дюны. Осторожно, сбивая ритм своих шагов, чтобы не привлечь червя, она устремилась в пустое пространство, отделявшее съетч Табр от места, где умер Лито. Ничто не воспрепятствует ее рассказу о том, как ее брат погиб, спасая ее от тигров.