Я укажу дорогу,

Потому что моя любовь — это твой дворец…

Ее голос растворился в молчании пустыни, и Лито чувствовал, как он постепенно погружается, куда-то падает, становясь отцом, чьи воспоминания распространились, как покров в генах его немедленного прошлого.

— На это короткое время я должен стать Полом, — сказал он сам себе. -Рядом со мной не Гани, а моя возлюбленная Чани, чей мудрый совет спасал нас обоих много раз.

В свою очередь, Ганима на некоторое время поддалась воспоминаниям своей матери. Как совершенно легко это можно было сделать женщине, и в тоже время для нее это представляло большую опасность. Голосом, который сразу стал сильным, Ганима сказала:

— Посмотри туда, милый!

Поднялась Первая Луна, и на фоне ее холодного света они увидели дугу оранжевого огня, поднимающуюся в пространство. Транспорт, который доставил леди Джессику, возвращался к основному кораблю на орбите.

Воспоминания нахлынули на Лито, внутри него как будто ударили в колокола. Теперь он был другим Лито — Герцогом Джессики. Необходимость подвинула эти воспоминания в строну, но перед этим он почувствовал пронизывающую любовь и боль.

— Я должен быть Полом, — напомнил он себе.

Трансформация в нем произошла мгновенно, как будто Лито был экраном, на котором отражался его отец. Он чувствовал одновременно свою собственную плоть и плоть своего отца, и эти различия угрожали истощить его силы.

— Помоги мне, отец, — прошептал он. Короткое волнение прошло, и теперь в его сознании появился другой отпечаток, заставивший его собственное «я» стать посторонним наблюдателем.

— Мое последнее видение еще не пришло, чтобы уйти, — сказал он, и это был голос Пола. Он повернулся к Ганиме. — Ты знаешь, что я видел.

Она дотронулась до его щеки правой рукой.

— Ты шел в пустыню, чтобы умереть, любимый? Это то, что ты сделал?

— Так могло бы быть, но это видение… Неужели оно не может стать весомой причиной, чтобы остаться в живых?

— Но слепым? — спросила она.

— Даже так.

— Куда же ты мог пойти?

Он тяжело, нервозно вздохнул.

— Джакуруту.

— Любимый! — Слезы хлынули из ее глаз.

— Муад Диб, герой, должен быть полностью уничтожен, — сказал он. -Иначе этот ребенок не сможет вытащить нас из этого хаоса.

— Золотая Тропа, — сказала она. — Это дурное видение.

— Это единственное возможное видение.

— Алия потерпела провал, тогда…

— Совершенно верно. Ты видишь повторение этого.

— Хвоя мать вернулась слишком поздно. — Она кивнула, и на детском лице Ганимы появилось мудрое выражение Чани. — Может ли быть, что другого видения не будет? Возможно, если…

— Нет, любимая. Нет. Все-таки этот ребенок не может смотреть в будущее и возвращаться невредимым.

Снова его тело вздрогнуло от прерывистого дыхания, и Лито наблюдатель почувствовал глубокое желание своего отца прожить еще раз во плоти, принимать жизненные решения, и какой отчаянной была необходимость исправить ошибки прошлого!

— Отец! — крикнул Лито, и это было так, как будто эхо отдалось в его собственном черепе.

Это было глубочайшее желание, которое Лито потом почувствовал: медленное удаление внутреннего присутствия его отца, высвобождение его собственного сознания и разума.

— Любимый, — шептал рядом с ним голос Чани, и удаление было замедлено. — Что случилось?

— Не уходи, пока, — сказал Лито, и это был его собственный голос, неуверенный, но все-таки его. Затем: — Чани, ты должна сказать нам, как мы избежим… что случилось с Алией?

Это был Пол внутри, который отвечал ему, хотя слова его он слышал внутренним слухом. Голос говорил медленно, с длинными паузами:

— Нет никакой уверенности. Ты… видела. Что почти всегда… случалось… со мной.

— Но Алия…

— Проклятый Барон владеет ею! — Лито почувствовал жгучую сухость в горле. Есть ли он… имею ли я…

— Он — в тебе… но… я… мы не можем… иногда мы чувствуем… друг друга, но ты…

— Ты не можешь читать мои мысли? — спросил Лито. — Знала бы ты, если бы… он…

— Иногда я могу чувствовать твои мысли… но я… мы… живем только через… через… отражение… в… в твоем сознании. Твоя память создает нас. Опасность… это определенная память. И… те из нас… те из нас, которые любят власть… и собираются ее… любой ценой… те могут быть более точными.

— Более сильными? — прошептал Лито.

— Более сильными.

— Я знаю твое видение, — сказал Лито.

— Прежде чем позволить ему овладеть мной, я стану тобой.

— Только не это!

Лито кивнул, чувствуя огромное желания своего отца уйти, признавая последовательность неудач. Одержимость в любой степени сводила одержимого к Мерзости. Признание же давало ему обновленное чувство силы и наполняла его собственное тело огромным, острым и глубоким осознанием прошлых ошибок, как собственных, так и своих предшественников. И только лишь неуверенность ослабляла — это он сейчас чувствовал. Например, искушение бороться со страхом внутри него. Плоть обладала способностью трансформировать меланж в видение будущего. С помощью спайса он мог вдыхать будущее, разрушать завесы времени. Он чувствовал, что перед соблазном трудно устоять, он в отчаянии сжимал руки и погружался в знание прана-бинду. Его плоть отрицала соблазн. Его плоть впитала в себя глубокие знания, приобретенные кровью Пола. Те, кто искал будущее, надеялись получить крупный выигрыш в завтрашних состязаниях. Вместо этого они попадали в ловушку отведенного для жизни времени, где был известен каждый стук сердца и каждый вопль физической и душевной боли. Последнее время Пола показало опасный выход из ловушки, и Лито знал теперь, что у него не было другого выбора, как последовать этим путем.

— Радость жизни, ее красота — все тесно связано фактически с тем, что жизнь может удивить тебя, — сказал он.

Нежный голос прошептал ему на ухо: «Я всегда знала эту красоту». Лито повернул голову, посмотрел в глаза Ганимы, которые сияли в ярком лунном свете. Он увидел, что Чани смотрит на него.

— Мама, — сказал он, — ты должна уйти.

— Ах, искушение! — сказала она и поцеловала его.

Лито оттолкнул ее.

— Ты бы взяла жизнь своей дочери? — вопрошающе потребовал он.

— Это так легко… так до глупости легко, — сказала она.

Лито, чувствуя, что паника начинает охватывать его, вспомнил, какие усилия воли потребовались духу его отца, чтобы победить его плоть. Неужели Ганима потерялась в этом мире наблюдателя, где он наблюдал и слушал, изучая то, что требовалось знать от его отца?

— Я буду презирать тебя, мать, — сказал он.

— Другие не будут презирать меня, — сказала она. — Будь моим возлюбленным.

— Если я это сделаю… ты знаешь, чем вы оба станете, — сказал он. -Мой отец будет презирать тебя.

— Никогда!

— Я буду!

Звук вырвался из его горла против его желания, и он содержал все прежние повышенные тона Голоса, которым Пол научился у своей матери-колдуньи.

— Не говори так, — простонала она.

— Я буду презирать тебя!

— Пожалуйста… пожалуйста, не говори этого.

Лито потер горло, чувствуя, что мышцы стали снова его собственными.

— Он будет презирать тебя. Он отвернется от тебя. Он снова уйдет в пустыню.

— Нет… нет…

Она покачала головой из стороны в сторону.

— Ты должна уйти, мама, — сказал он.

— Нет… нет… — Но голос утратил свою первоначальную силу.

Лито наблюдал за лицом сестры. Дергались ее мышцы! Ее лицо менялось от эмоций, которые отражали беспорядок и суету внутри ее самой.

— Уйди, — прошептал он. — Уйди.

— Не-е-е-ет…

Он схватил ее за руку, ощутил дрожь, которая пульсировала сквозь ее мышцы. Она извивалась, старалась высвободится, но он крепко держал ее руку и шептал:

— Уходи… уходи…

И все это время Лито ругал себя за то, что втянул Гани в эту игру в родителей, в которой когда-то они очень часто играли, но раньше она успешнее сопротивлялась вселяющимся. Это правда, что женщина была намного слабее, чтобы противостоять этому внутреннему натиску, осознал он. В основе этого лежал страх Бене Джессерит. Шли часы, а тело Ганимы все еще дрожало и извивалось от внутренней борьбы, но теперь голос его сестры присоединился к его убеждениям. Он слышал, как она разговаривала с этим образом внутри ее, дополняла его.